Петр Павленко - Избранные киносценарии 1949—1950 гг.
В маленькой гостиной их ждали Хейвуд, Шелленберг и Гарви. Хейвуд пошел навстречу летчику.
— Алло, мальчик! — воскликнул он с наигранной веселостью.
Летчик удивлен.
— Американец?.. — Он никак не может понять это необъяснимое зрелище: улыбающийся американец, к которому почтительно относятся все окружающие, здесь, в Берлине, в центре вражеского лагеря во время войны. Действительно, было чему удивляться.
— Конечно, американец, во имя господа, — Хейвуд продолжал улыбаться, — чистокровный американец.
— Американец, который мог бы быть твоим дядюшкой, — вставил Гарви.
Летчик нахмурился:
— Должен сознаться, я ничего не понимаю… Может быть, мне кто-нибудь объяснит, что здесь происходит?
Гарви выступил вперед, потирая худые руки.
— Из какого вы штата, друг мой? — обратился он к летчику.
— Миннесота.
— Приятно, — Гарви продолжал потирать руки. — Мы, оказывается, земляки. Кто отец?
— Фермер.
Летчик внимательно рассматривал этого улыбающего земляка.
— С какого года в армии? — мягко, но настойчиво продолжал допрашивать Гарви.
— С тридцать девятого.
— Как попали в плен?
— Меня подбили! — Теперь летчик начал волноваться. — Я старался тянуть самолет как можно дальше. Но до линии фронта было слишком далеко. Попался… — Летчик сокрушенно опустил голову.
— Понятно. Есть награды? — спросил Гарви.
— «Пурпуровое сердце».
— Немало! — Гарви взглянул на Хейвуда. — Если к тому же он умеет держать язык за зубами…
Шелленберг посмотрел на Марту, и она, повинуясь немому приказу, сообщила обычным равнодушным голосом:
— В лагере опросили десятки людей. Отличный пилот. Политикой не интересуется. В газетах читает спортивный отдел.
— Отлично, отлично! — добродушно сказал Хейвуд. — Полетишь с нами, мальчик?
— Куда, сэр?
— Вопросов задавать не надо! — с ласковой укоризной сказал Гарви.
Летчик пожал плечами.
— Что ж, просто полетим вверх?
— В Лондон! — веско сказал Хейвуд. — По окончании работы получишь пять тысяч долларов и свободу!
— Разумеется, — вставил Гарви, — если язык будет плотно сидеть за зубами.
— Само собой разумеется, — сказал Хейвуд.
Постепенно летчик начал соображать, к чему клонится дело.
— Надо понимать, германские батареи нас не обстреляют? — спросил он.
— Ни в коем случае! — заверил его Гарви.
— А что будет, — теперь летчик в упор рассматривал Шелленберга, — когда мы полетим над французской или английской территорией?
Шелленберг собрался ответить, но Гарви снова поспешно вмешался:
— Вас встретят, как родных братьев.
— Забавно, — сказал летчик. — А дальше что?
— Потом вы вернетесь обратно, — в голосе Гарви был просто восторг от перспективы, открывавшейся перед летчиком. — Набьете карманы хорошими зелеными бумажками и отправитесь в Штаты или… Париж.
— Не так плохо?.. — Хейвуд подмигнул летчику.
— Не так плохо… — Интонация летчика была неопределенной.
— Значит, по рукам? — спросил Гарви.
— Еще один вопрос, — летчик заложил руки за спину и плотно сплел пальцы. — Каким образом вы, два американца, очутились здесь, у наших заклятых врагов?
Хейвуд усмехнулся, подошел к летчику поближе, отечески положил руку ему на плечо:
— Послушай, мальчик, — сказал он, — когда у тебя обсохнет молоко на губах, ты поймешь, что у нас есть только одни враги — красные! Это наши враги на всю жизнь, а с остальными у нас бывают короткие размолвки…
По выражению лица летчика трудно было что-нибудь определить. Летчик задумчиво смотрел на Хейвуда.
— Значит, русские ребята, которые заправляли мою машину под Полтавой, когда я садился у них, мои враги?
— Конечно, мальчик! — сказал Хейвуд. — Это истинная правда, как то, что есть господь на небесах.
— Я довольно долго болтался в небесах, — все так же задумчиво сказал летчик, — и не заметил этого…
Затянувшийся разговор начал раздражать Хейвуда.
— Ну вот что, дружок, — резко сказал он. — Довольно разговоров. Да или нет?
— Надо ответить? — медлительно спросил летчик.
— Немедленно! — сказал Хейвуд. — Должен сознаться, ты мне надоел.
— Хорошо, — еще медленнее протянул летчик.
И раньше, чем кто-нибудь успел опомниться, он коротким, точным движением выбросил руку вперед, и сенатор во весь рост растянулся на полу. Все напускное равнодушие слетело с летчика. Он бросился вперед, но наткнулся на пистолет Марты.
— Спокойно, — прозвучал равнодушный голос. — Подними руки… Подними руки, говорят тебе. Стреляю.
Столько убедительности было в этом равнодушии, что летчик опомнился. Медленно, нехотя он поднял руки, потом резко отвернулся.
— Так-то лучше, — одобрительно сказала Марта. — Теперь опусти руки за спину.
Щелкнули наручники.
Когда летчик стал безопасен, все присутствующие приблизились к сенатору, помогая ему встать.
— Прошу прощения, — Марта обращалась к сенатору, но смотрела на Шелленберга, — я не предполагала, что он взбесится.
— Откуда вы привезли этого идиота? — плачущим голосом спросил Хейвуд. Челюсть его очень болела.
— Уберите его! — резко сказал Шелленберг Марте. Она показала летчику на дверь. — Обратно. В лагерь, — прибавил Шелленберг.
Летчик медленно двинулся к выходу. Марта последовала за ним.
— Позаботьтесь о том, — Хейвуд говорил с трудом, — чтобы немедленно был найден другой американский пилот.
— Ужасно неприятное происшествие…
— Я надеюсь, — мягко спросил Гарви, — летчик не сможет поделиться в лагере своими впечатлениями?..
— Он уже ни с кем не будет делиться никакими впечатлениями, — так же мягко ответил Шелленберг. — Мы позаботимся об этом.
— Он умрет? — притворное удивление и злость отразились на заплывшем лице Хейвуда.
Маленькая открытая машина с бешеной скоростью мчится по шоссе. Летчик беспомощно трясется рядом с Мартой. Время от времени они поглядывают друг на друга.
Город остался позади. Встречные машины, мотоциклисты, прохожие попадаются все реже и реже.
Дорога становится пустынной. Промелькнул лесок.
Машина поднялась на пригорок и внезапно остановилась возле нескольких одиноко растущих деревьев.
Марта выходит из машины, обходит ее и открывает дверцу со стороны летчика.
— Вылезайте! — приказывает она.
— Приехали?
Летчик выходит, стараясь сохранить хладнокровие. Он жадно смотрит на мир, хоть и неприветливый, но все же живой, на хмурое небо, побуревшие стволы деревьев.
— Идите вперед, — тем же тоном говорит Марта.
Летчик делает несколько шагов вперед, затем поворачивается и смотрит на идущую следом Марту.
— Повернитесь спиной!
Летчик поднимает голову:
— Я предпочел бы стоять лицом.
— Повернитесь, говорят вам, — в ее голосе сквозит раздражение.
Летчик поворачивается.
Раньше, чем летчик успевает опомниться, Марта снимает с него наручники.
— Видите лесок? — спрашивает она.
Мысли человека, приговоренного к смерти, с трудом возвращаются к обычным понятиям. Проходит несколько секунд. Летчик резко поворачивается и смотрит прямо в глаза Марты.
— Что это значит?
— Не теряйте времени, не задавайте вопросов, — голос Марты звучит необычно ласково.
У летчика появляется надежда:
— Вижу…
— Дождетесь здесь ночи, — говорит она, — и пойдете на восток. Все время на восток. Если не убьют, — доберетесь до друзей…
Летчик пристально смотрит на Марту, лицо которой несколько часов подряд вызывало в нем отвращение и злобу. Он начинает о чем-то догадываться.
— Вы не немка? — спрашивает он.
— Не будьте дураком! Я вас отпускаю потому, что вы дали по морде вашему сенатору: у меня с ним личные счеты.
Марта направляется к машине.
— Слушайте… — останавливает ее летчик.
Марта оборачивается:
— Постарайтесь не попасться! Вам придется плохо, а мне — еще хуже…
— Эй! Послушайте!..
Но летчик не успевает досказать. Машина разворачивается и стремительно уносится по шоссе. Через несколько секунд автомобиль становится маленькой точкой на горизонте и пропадает из виду.
Летчик долго смотрит вслед машине, в глазах блестят слезы. Потом колени его подгибаются, с задумчивой улыбкой он опускается на землю.
Поздний вечер. Воздух на аэродроме Темпельгоф наполнен шумом прогреваемых моторов. По краям огромного бетонированного поля вспыхивают сигнальные огни.
По взлетной дорожке бежит новенький трофейный американский бомбардировщик. Моторы ревут. Бомбардировщик плавно отрывается от земли и уходит в воздух.
На взлетной дорожке в сгущающемся мраке смутно выделяются фигуры Шелленберга, Гарви и Марты, провожающих сенатора Хейвуда.
